Алаверды Альту Эгычу.
Рабочая неделя меня раздавила. Проехала, прогрохотала по мне всеми пятью железными колесами, пересчитала все позвонки, выпотрошила, перемесила и оставила остывать под промытым холодным апрельским небом.
Я брел домой, и огонь разума еще тлел в моих глазах, когда передо мной мелькнула неоновая вывеска – довольно привлекательная для вечера пятницы. «Заметьте, не я это предложил!», – буркнул я и рывком втащил свое измученное внутренним трудовым распорядком тело в заведение. Рухнув на стул возле барной стойки, я обратился к бармену с жестом, который все бармены мира понимают одинаково. Большим и указательным пальцами правой руки я показал ему, сколько жизненной энергии у меня осталось. Это был сигнал SOS на международном мужском языке. Бармен кивнул и приветливо-вопросительно приподнял брови. Переведя дух, я утвердился на стуле и приступил к изучению батареи бутылок за его спиной. Приценился к любимому «Джеймсону», представил себе его густой аромат с восхитительными дымными тонами, но, рассмотрев ценник, тут же со вздохом вспомнил, что на улице – уже устойчивый плюс, надо начинать строительный сезон, а планов громадьё. Невольно пересчитав цену ста грамм ирландского виски в погонные метры двенадцатой арматуры, я совсем поник головой. План по снятию стресса оборачивался преступлением против семейного бюджета. Я сполз взглядом на полку ниже, решил, что мне не настолько плохо, чтобы опуститься до «Белой лошади», и тут мой взгляд уперся в бутылку «Старого Кёнигсберга», единственного из дешевых коньяка, свободного от варварского карамельного привкуса. Жесткий мужской вариант, но все же не водка – окончательно капитулировал я.
Бармен, наблюдавший за этой вялой схваткой желаний с возможностями, результат которой ему заранее подсказали многолетние наблюдения за женатыми мужчинами средних лет, уже резал лимон. Ну что ж, «Старый Кёнигсберг» для вечера пятницы – это не так уж плохо, подумал я «и немедленно выпил». Мне показалось, что алкоголь начал всасываться в изможденный мозг уже во рту, прямо через нёбо…
Я родился и вырос в маленьком частном доме. Напротив, через улицу, которую заасфальтировали только в середине восьмидесятых, жила старенькая бабушка Стеша. «В жизни-то все плохо, а чуть хорошо – и уже хорошо!»,– вспомнил я ее поговорку. Силы начали возвращаться ко мне еще до того, как я опустил бокал на стойку. «Алкоголь в малых дозах полезен в любом количестве»,– поддержал бабку Стешу Жванецкий. Н-да, все-таки алкоголь – непревзойденный антидепрессант, иначе как объяснить, что…
Слегка толкнув меня в бок, кто-то ловко вспрыгнул на барный стул слева от меня. Я был уже на пути в страну безмятежности и почти не расстроился. Поворачивать голову было лень, и я лишь бросил на соседа косвенный взгляд. Это был немолодой, прилично одетый мужчина лет пятидесяти. В поле моего зрения оказались его туфли – не самые дорогие, но, похоже, настоящая Италия.
– «Альба»,– улыбнулся незнакомец,– Люблю классику.
Я взглянул на него. Физиономически он производил впечатление живого, скорого на движения и язык человека – и, вместе с тем, уже имеющего приличный счет к жизни.
– Что пьем? – приветливо осведомился он. Я кивнул на бутылку. Бармен расценил это как команду.
Незнакомец скривился. Он не спеша достал очки в золотой оправе, аккуратно водрузил их на переносицу и обратился к панораме этикеток. «Джеймсон!» – наконец сказал он бармену. «Вот гад»,– устало подумал я. Такого арматурой не проймешь… В знак протеста я дотянулся до солонки, зачерпнул добрую щепоть и с хрустом посыпал крупной солью ломтик лимона.
– Ваше здоровье!
Незнакомца, наблюдавшего за мной, перекосило еще сильнее; наблюдая, как я хищно высасываю лимон, он невольно повторял мои жевательные движения; на глаза его навернулись слезы…
– Однако!
– Что, коньяк лимоном – не эстетично? – мстительно просипел я, краем глаза наблюдая, как он нагло потягивает мой «Джеймсон». – Зато дешево, надежно и практично.
Откуда-то пришло убеждение, что со знакомством можно не торопиться.
– Мое имя вам все равно ничего не скажет, – флегматично заявил он, словно угадав мои мысли. – Да и сподручнее в этом неприветливом мире без имени-то…
С минуту мы, искоса поглядывая друг на друга, молчали. Я почувствовал, что его живость, поначалу бросившаяся в глаза, была напускной, подобно профессиональной веселости старого циркового клоуна, который, отработав номер, устало опускается на стул в своей гримерке под лестницей и медленно стаскивает с головы колючий рыжий парик…
– А вы оправдываете надежды! – вдруг встрепенулся он. Алкоголь разжег задорные искры в его черных и глубоких, как угольные шахты, глазах.
– Это вы о чем?
– Ну как же! Почитываю иногда статейки ваши,– продолжил безымянный собеседник, развернувшись вполоборота к стойке и оглядывая зал,– на этой вашей, как ее… «Линзоне»! Про сотрудничество там, дове-ерие, со-овесть, свобо-оду – все довольно убедительно.
Он достал платок с вензелем и с чувством высморкался. Точно такой же вензель мелькнул на запонке.
– Убедительно,– повторил он, – Лет через сто пятьдесят «золотой миллиард» спасибо скажет.
Беседа приобретала неожиданный оборот. Я поднял брови.
– Ну вот вы сам управленец со стажем,– взялся объяснять он,– вы же понимаете, что требовать от топ-менеджера столь трепетного отношения к подчиненным – это прямо-таки забавно!
На секунду он ушел в себя, словно вдруг вспомнил нечто давно забытое и не вполне приятное. – Забавно предлагать вегетарианское меню крысе, только что сожравшей сородичей за место у миски в тесной клетке,– сказал он уже без улыбки.
Я молчал, все еще несколько озадаченный таким поворотом событий.
– Согласитесь, в подобной ситуации предъявлять претензии несчастной крысе – это равносильно обвинению в том, что она добровольно не позволила себя сожрать.
– Ну, не все люди – крысы,– натянуто пошутил я,– Можно кое-чего добиться и не превращаясь в монстра.
– Ой ли? – он подмигнул мне и улыбнулся ласково и в то же время озабоченно, как детский доктор в рекламе,– Историю пишут выжившие, а вы всё лелеете надежду отыскать среди них вегетарианцев. В жестокой конкурентной среде главный результат не столько в том, чего удалось добиться, сколько в том, что тебя до сих пор не сожрали,– он одним глотком допил виски и весело, со стуком поставил бокал на стол: – А-а-а, хорошо пошел!
Из недр его хорошего кожаного пиджака прямого покроя явилась на свет крепчайшая черная тосканская сигара. Этак развезет его, подумал я.
– Мне поручили провести с вами беседу,– вдруг раздельно и негромко произнес человек в золотых очках.
Я разочарованно выдохнул. Еще один какой-нибудь «зам по безопасности» с предприятия из прошлой жизни, руководству которого я насолил своей писаниной. Прецеденты уже были.
– А вот напрасно не прислушались! – нравоучительно заявил мой собеседник, снова разыгрывая живость. – Ну и писали бы дальше свою нетленку про главную ценность компании, неформальные сообщества и мотивацию без синергии! Разоблачать и клеймить-то зачем? У людей бабки в деле крутятся, а тут вы на своей тачанке…
Скоморох, подумал я. Но вопрос воспринял серьезно.
– Пытаюсь доказать, что бизнесом можно управлять и без скотского отношения к людям.
– Ну что вы все как дети малые! – взвился кожаный пиджак,– «Ско-отского»! Вечно вы все воспринимаете на личном уровне… В школе вы обижаетесь, что учительница не любит, в институте – что однокурсницы на шею не вешаются, на работе – что шеф полирует… Сплошной эгоизм и инфантилизм. Нет, все-таки человечество так и не выросло из детских штанишек. Кто вы есть? Цивилизация мужчин, воспитанных женщинами, и женщин, которые вынуждены добиваться всего сами...
Он подпер щеку рукой, выпятив нижнюю губу.
– То, что вас задевает, на самом деле всего лишь издержки обычной конкурентной борьбы, столь естественной для людей.
– Ну, не конкуренцией единой,– вставил я. – Например, сотрудничество – это…
– Да ерунда все это,– оборвал он меня. – Эволюционно конкуренция появилась гораздо раньше сотрудничества, когда еще трилобиты отмокали в бульоне пра-океана. Идея конкуренции прошита в генах, а идея сотрудничества – не более чем отпечаток жирного пальца на отлакированной социумом поверхности психики. Она трескается, как яичная скорлупа, стоит только надавить изнутри темному, массивному ядру, которое эволюция отливала сотни миллионов лет, и которому естественный отбор придал совершенную форму.
Он обернулся в зал и, закинув ногу на ногу, оперся спиной на стойку, и облокотился на нее обеими локтями. В углу две пары некрасиво скандалили по поводу того, кто из них первым успел занять столик. Мужики стояли с понурым видом, пытались одернуть своих дам, и были явно не против сесть вчетвером. Женщины же сцепились не на шутку. А уж если две женщины друг друга невзлюбили, то…Я вспомнил исторический факт: в екатерининские времена 8 из 10 женских дуэлей заканчивались смертью; мужских – только 4…
– Никаким воспитанием конкуренцию не вытравить из натуры человеческой – в ней как в рассоле были вымочены студенистые тельца самых первых белковых существ, которые еще даже и слюни-то пускать толком не умели. А теперь боевой код конкуренции сидит у нас внутри двойной спирали ДНК.
Мой собеседник улыбнулся и кивнул кому-то в глубине зала. Я обернулся и проследил его взгляд. Оказывается, он заинтересовал даму средних лет, довольно привлекательную, сидящую за столиком в обществе бокала с красным полусладким.
– Конкуренция – это такой же глубинный инстинкт, как либидо. Заметьте, как эволюция «развязала» стремление совокупляться и способность мыслить рациональными категориями, вроде желания и возможности вырастить потомство, готовности нести ответственность за семью и так далее. На краткий миг (но вполне достаточный для… э-э… принятия решения) ревущее пламя страсти сжигает все вопросы и сомнения, все нравственные и социальные барьеры, и человек на время превращается в орангутанга. На короткое время его животная натура погружает его разум в иллюзию, что сила желания все извиняет и все спишет. У вас это называется «х… стоит – башка не варит»,– вполголоса добавил он и вновь подмигнул даме.
– Однако, сразу после, так сказать, удачного завершения процесса, все вопросы и сомнения разом набрасываются на расслабленный гормонами мозг, заставляя лихорадочно озираться в поисках штанов и плана к бегству,– он с неким усилием оторвался взглядом от любительницы красного и повернулся ко мне. Он улыбался одними глазами, и под ними проступила сетка морщинок; теперь они были похожи на черных жирных пауков, сидящих в центрах своих паутин.
– Точно так же и с конкуренцией. Стоя над еще теплым трупом врага, которому вы только что перерезали горло, уже можно позаламывать руки, полить крокодильи слезы, возопить как же это вы докатились до жизни такой – все это весьма кинематографично. Но дело уже сделано. Свершилось! Торжествует закон, из которого не бывает исключений.
Вот тебе и вечер пятницы! Какой черт послал мне такого собеседника? Внимательный бармен снова пришел мне на помощь.
– Выходит, кромешное состязание зубов и клыков, и ничего светлого в жизни нет?
– А что может быть светлее чувства победы? Тем более, что особое, ни с чем не сравнимое, прямо-таки сладострастное удовольствие хомо сапиенс получает именно от победы над себе подобными. Да как же можно отказаться от такого удовольствия! Вы только подумайте: отказ от конкурентной борьбы в пользу вашего так называемого «сотрудничества» означал бы для него отказ от этого сладострастия – ну, это все равно как добровольно отказаться от плотской любви, не лишая себя при этом общества обворожительных женщин,– он снова одарил улыбкой даму за дальним столиком; та по-прежнему была на боевом дежурстве.
– И вы всерьез хотите отнять у человека это чувство победы, лишить основы основ любой мотивации?! Что станется с человеком? Он станет похож на героинового наркомана! Вы знаете, что самая черная полоса в жизни распоследнего лузера – это просто бразильский карнавал по сравнению с периодом между кайфом и «ломкой»? Героин раз и навсегда подавляет в организме любую выработку эндорфинов. Веселее жить в гробу на двухметровой глубине, погребенным заживо.
Бармен, все это время поневоле слушавший нас, украдкой налил себе.
– Пора завязывать с этой темой,– сказал я апологету социал-дарвинизма. Тот хохотнул и соскочил со стула.
– Ну, стало быть, на этой спортивной ноте… – он торжественно поднял массивный бокал толстого стекла; янтарный виски метнулся в нем тягучей волной. – За конкуренцию, основу самой жизни, ее энергию и философию! Она дает силы любить то, чего мы добились вопреки всему, что мы выстрадали, во что вложили все свои силы и душу. Ах, какой же это драйв – победить в реальном бою, без протекций и преференций, начав с нуля, на равных со всеми условиях! «Я всего добился сам!» – нет лучших стихов для внутреннего гимна нашего самовлюбленного эго!
Он декламировал довольно громко; его поклонница зааплодировала ему из глубины зала, и автор тоста картинно раскланялся.
– Нет, я все-таки закончу! – не унимался он, вновь водрузившись на стул. – Вот вам еще доказательство несостоятельности самой идеи этого вашего сотрудничества: когда вы призываете людей к штурму сверкающих вершин; к активной жизненной позиции; к выполнению решений-обязательств-планов-графиков-программ-распоряжений-предписаний; агитируете их брать больше и кидать дальше; сетуете на их инертность, пофигизм и безынициативность; стенаете как же это они, юродивые, ничего не хотят добиться в этой жизни (в отличие, разумеется, от вас) – во всех этих случаях вы впрямую, открыто и без зазрения совести эксплуатируете идею конкуренции. Вы идете через прагматичные аргументы, апеллируете к рациональной составляющей психики – одно только подкрепление «четко поставленных задач» сделкой да депремирование за «недостижение результатов» чего стоит! Вы выдумываете всевозможные «системы мотивации», целью которых является расслоение коллектива на лидеров и аутсайдеров. Вынося людям мозг установками «вы пришли сюда зарабатывать», «вы должны стремиться заработать больше», вы всего лишь раздуваете костер банальной внутривидовой конкуренции! В подобных «системах координат», которые вы бесконечно строите, ходя по кругу, лучший тот, кто обошел остальных по часам, штукам, рублям…
Сделав удрученный вид, он пожевал сухими губами.
– А вот для призывов к этому вашему сотрудничеству у вас и нет ничего, кроме невнятного блеяния: «Мы одна кома-а-анда! Мы одна большая семья-а-а! Мы делаем общее де-е-ело! У нас общие це-е-ели». И прочий бред. При этом – заметим! – вы обращаетесь к чувствам и эмоциям, давите на жалость и совесть… То есть опираетесь на самое непостоянное, что только есть в натуре человеческой! – тут он от души расхохотался. – Но пена быстро оседает, и остаются только «экономические» и «политические» факторы, против которых не попрешь... Так что с какой стороны не зайди, это ваше сотрудничество – полная туфта. Фикция. Как центростремительная сила в механике при движении тела по окружности. Ну нету ее! Да, вектор вроде должен быть направлен к центру вращения, но… Вот центробежная – точно есть! Это всяк знает, кто катался на «Сюрпризе». Так что, мой дорогой друг, с идеологическим обоснованием сотрудничества, со всеми вашими «светлыми целями» – тоже конкретный косяк. А сотрудничество вам нужно с единственной целью, в которой вы не хотите себе признаваться: успешно конкурировать на более высоком уровне.
– Аминь,– кивнул я и допил свой бокал.
(продолжение следует)
Комментарии
Алексей, проблема в себе. Есть конечно злодеи, но в основном, нас окружают замечательные люди, спроси у них, что ты делаешь не так, они ответят.
"Мир опустошает наша собственная пустота", - сказал как-то Станислав Ежи Лец.
Но верно и обратное: "Мир наполняет наша собственная полнота".
Собственно, об этом же -важный, но недооцениваемый психологический механизм "самоисполняюще гося пророчества".
С нетерпением жду продолжения.
С точки зрения денег, как основной ценности бытия, этого динозавра убедить в чем-то сложно. Для этого, как минимум, придется огреть его кирпичом в подворотне и обчистить до нитки. Как это ни странно, даже такие оторванные "бизнесмены" хотят жить в окружении хороших людей, которые не воспринимали бы их как мешки с дерьмом (простите, с золотом). А с возрастом вообще ценности меняются. Чем больше морщин будет вокруг его глаз, чем более безразличным будет отношение к нему его детей и красоток за столиками, тем к более интересным выводам он будет приходить...
RSS лента комментариев этой записи